Подполковник стоял за спиной телеграфистки и читал выстукиваемые телетайпом слова. По мере того как удлинялась лента, лицо его принимало все более задумчивое выражение. Оторвав на мгновение взгляд от аппарата, он дал распоряжение находящемуся здесь же начальнику штаба:

— Срочно вызвать Павлова.

Телетайп звякнул, подтвердив окончание сеанса своей работы, и в землянке — традиционном боевом КП штурмового авиационного полка — наступила непривычная для этого помещения тишина. Подполковник, поглаживая аккуратно подстриженную бородку, как делал это обычно в минуты, когда его обуревали беспокойные мысли, шагнул за тесовую, пахнущую смолой перегородку. Там был его «кабинет» — небольшая комнатушка, половину которой занимал топчан, служивший командиру одновременно и ложем для отдыха и скамейкой, да стол из тех же, что и перегородка, слегка обтесанных досок.

— Вот хорошо, комиссар, что вы здесь, — сказал подполковник, увидев сидящего за столом своего заместителя по политчасти. — Получено очень важное задание. В районе станции Рудня действует вражеский бронепоезд, огневыми налетами он не дает покоя нашей стрелковой бригаде, обстреливая ее позиции. Летали наши соседи, и не раз, но безрезультатно. Есть потери.

— Ну что ж, Павлова надо послать, — догадываясь, к чему идет разговор, сказал политработник.

— Согласен, — заметил подполковник, — да вот и он сам.

На пороге появился Павлов, рослый офицер в летном комбинезоне. Почти до самых колен его спускался большой целлулоидный планшет, укрепленный на длинном узеньком ремешке, [115] перекинутом через плечо. Возле планшета висел и пристегнутый шлемофон с ларингами. Суконная пилотка с маленькой зеленоватой звездочкой была надвинута на широкий лоб.

Павлов приложил руку к пилотке и хотел уже доложить о своем прибытии, но подполковник шагнул ему навстречу. Летчики обменялись рукопожатием.

— Прошу к карте, — сказал командир, затем, изложив боевую задачу, взглянул на часы.

— Сколько времени потребуется вам на подготовку?

— Через 30 минут могу взлететь.

— Хорошо. Главное — внезапность удара. Маневр уточните с летчиками. Есть у вас ко мне вопросы?

— Нет. Все понятно, товарищ командир!

Павлов извлек из своего целлулоидного планшета «двухкилометровку», проложил на ней маршрут, сделал необходимые расчеты и быстро вышел из землянки.

— Вот таких бы, комиссар, ведущих нам с тобой побольше, мы бы и горы с ними свернули, — сказал командир, посмотрев вслед летчику.

Они вышли из землянки, и перед ними, как на ладони, открылся знакомый фронтовой аэродром. На опушке леса, сливаясь с фоном местности, стояли темно-зеленые, слегка сгорбленные штурмовики. Механики уже сняли с самолетов маскировку, и крылатые броневики казались в этот момент еще более могучими. Взревел мотор, за ним другой, третий. На аэродроме началась боевая жизнь.

С КП вышел начальник штаба.

— Товарищ командир, Павлов просит разрешение на вылет.

— Разрешайте и доложите в штаб воздушной армии о времени взлета.

Хлопнул глуховатый выстрел. Зеленая ракета, описав полукруг в воздухе, дала знать об очередном вылете самолетов на боевое задание. И тут же один за другим из кустов к старту потянулись шесть «ильюшиных». Эту павловскую шестерку знали не только здесь, на аэродроме, но и на переднем крае нашей обороны. Когда низко над землей, над траншеями наших войск с грохотом проносились в плотном строю Павлов и его ведомые, советская пехота смело шла в атаку. Солдаты знали, что пулеметы, минометы и пушки противника будут подавлены, а вражеские автоматчики прижаты к земле. Недаром штурмовиков, надежно поддерживавших наземные войска, звали в ту пору воздушной пехотой.

На этот раз задание было особенно сложным. Еще на земле, [116] получив метеосводку и сведения о противовоздушной обороне противника, гвардии капитан Павлов настойчиво искал наиболее рациональное решение задачи. Ведя группу к цели, он продолжал думать, как лучше поразить ее. Лететь под нижней кромкой облаков было неразумно. Ведущий знал по опыту: противник уже наверняка пристрелялся к этой высоте. В другом случае Павлов попытался бы для внезапности налета использовать складки местности, но теперь и это сделать невозможно: подходы к цели со всех сторон открыты, вблизи железнодорожного полотна нет ни лесных массивов, ни оврагов. Хорошо бы атаковать бронепоезд со стороны солнца, но в данный момент и такой тактический вариант неприемлем: погода пасмурная. Стоял сентябрь 1943 года. Осеннее небо неприветливо хмурилось. И Павлов решил: за несколько километров до цели скрыться в облаках и выйти из них над самым объектом. Первую атаку нанести по той платформе, на которой установлены зенитные пушки и пулеметы. Тогда более безопасно штурмовать и сам бронепоезд.

Этот тактический замысел Павлов изложил еще на земле ведомым. Тогда же договорились о всех деталях выполнения задания. Но одно дело — строить планы там, на аэродроме, другое — осуществить их здесь, над полем боя. И все же Павлов не изменил решения. Он был уверен и в себе, и в своих ведомых.

— В облака! — скомандовал ведущий.

Молочная пелена окутала кабину. Павлов уже не видел своих ведомых. Однако он чувствовал, знал, что товарищи летят рядом, на своих местах, в строгом боевом порядке — правом пеленге.

При подходе к цели Павлов отдал по радио приказ: выходить из облаков и атаковать врага. Ведущий первым перевел свою машину на снижение. Вынырнув из облаков, он тут же заметил бронепоезд. Вот и платформа, с которой вверх направлены стволы зенитных орудий. На выводе самолета из планирования командир сбросил бомбы. За Павловым шли в атаку его ведомые — Детинин, Афанасьев, Смирнов...

Удар был настолько внезапным, что противник не успел сделать ни одного выстрела по самолетам. Еще атака — штурмовики обрушили бомбы на весь состав бронепоезда. Паровоз окутался белым облаком пара: бомба угодила в сердце бронепоезда — в котел локомотива.

— Земляки, конец чугунной черепахе пришел! — услышал Павлов в наушниках радостный голос Виталия Детинина. [117]

Командир знал, что эти слова летчика обращены к Сергею Афанасьеву и Анатолию Смирнову. Здесь, в небе Смоленщины, земляки-ярославцы Детинин, Афанасьев и Смирнов защищали свой родной край. Павлов любил этих смелых летчиков и высоко ценил крепкую боевую дружбу между ними. Силу такой дружбы Павлов испытал на себе. Однажды минувшей зимой он, еще будучи командиром звена, полетел на разведку со старшим сержантом Афанасьевым. Комсомолец Афанасьев, в то время еще молодой летчик, совершал седьмой боевой вылет.

— Если на нас нападут «мессеры», выходи вперед, — сказал ему Павлов, — Я сам буду защищаться и прикрывать тебя.

Павлов не случайно предупредил своего напарника о возможной встрече с вражескими истребителями. Он знал, что на участок фронта, где ему с Афанасьевым предстояло вести разведку, прибыли опытные фашистские летчики из группы «Бриллиантовая молодежь». Павлов встречался с ними в небе Ржева и сразил одного из них.

Предостережение было не напрасным. На маршруте разведчиков перехватили «мессершмитты».

— Афанасьев, прибавь газ и выходи вперед! — скомандовал Павлов. — Буду прикрывать.

Но Афанасьев молчал и продолжал идти за командиром.

— Почему не выполняешь мою команду? — повысил голос ведущий.

Опять молчание.

«Должно быть, нарушена связь, — подумал Павлов, — но ведь мы с ним еще перед полетом обо всем договорились. Почему же он не выполняет моих указаний?»

Оглянувшись, Павлов увидел, как ведомый выбил из-под хвоста его машины подкравшийся для атаки сзади вражеский истребитель. Самолет Афанасьева делал резкие маневры, увертываясь от «мессершмиттов» и в то же время не подпуская их к самолету командира.

Когда разведчики вернулись на свой аэродром, Павлов направился к самолету Афанасьева, чтобы хорошенько отчитать ведомого за недисциплинированность. Около кабины штурмовика он увидел хлопочущих механиков и понял, что с летчиком что-то случилось. Подбежав, Павлов заглянул в открытые шторки кабины. Приборная доска была окровавлена...

Вечером Павлов навестил в лазарете раненого товарища. Летчик потерял много крови и, посадив самолет, лишился сознания. В его левой руке было обнаружено много осколков. [118]

Увидев командира, Афанасьев виновато опустил глаза.

— Вы уж не сердитесь на меня, — через силу вымолвил он. — Не мог я подставить вас под огонь истребителей. Они же, как псы, набросились бы на вас. Побоялся, что собьют. Думал, увернусь от них, отобьюсь, но, видно, опыта не хватило, не сумел как следует сманеврировать...

— Да нет, маневрировал ты отлично, — сказал взволнованный дружескими словами Афанасьева командир. — А вот указания старшего не выполняешь — это очень плохо! И я говорю это не только как командир, а и как друг.

Ржевская операция вошла славной боевой страницей в биографию Павлова. Именно здесь, в небе Ржева, начиналась его фронтовая юность. Многие летчики, под водительством которых получал он первую боевую закалку, не возвратились на аэродром после штурмовки объектов в этом сильно укрепленном врагом районе. Огромное количество зениток оберегало Ржев от налетов нашей авиации. Начиная с высоты 200 и до 1200 — 1300 метров гитлеровцы, казалось, насквозь простреливали воздушное пространство. В ржевском небе Павлов овладел искусством противозенитного маневра и тактикой боев с истребителями.

В дни, когда развернулись бои за Великие Луки, в гвардейский полк прибыло молодое пополнение летчиков. В подчинение к Павлову пришли тогда два брата Смирновых — Анатолий и Николай. «Братцы-ярославцы» — называл их иногда в шутку Иван Фомич. Он приметил в новичках настоящую летную жилку. Их целиком поглотила боевая работа.

Вспоминается, как на седьмом боевом вылете старший Смирнов — Анатолий — повел младшего на «свободную охоту».

— Застопорили движение двух вражеских эшелонов на разъезде, — доложил ведущий по возвращении из полета.

Несмотря на поздний час, командир решил послать после Смирновых мощную группу штурмовиков: не хотелось упустить такую заманчивую цель. В воздух поднялись теперь летчики второй эскадрильи — Виктор Феофанов, Федор Калугин, Александр Алейников, Василий Тарелкин... Действительно, в результате того, что братья вывели из строя паровозы, эшелоны с техникой не смогли покинуть разъезд. И наши летчики, воспользовавшись созданной «пробкой», нанесли врагу сокрушительный удар.

Много боевых вылетов после этой памятной «охоты» совершили потом братья Смирновы. Но война есть война. Она не обходится без жертв. Случилось так, что с одного из боевых [119] заданий не вернулся Коля. Тяжело переживали эту утрату вся эскадрилья, весь полк. Анатолий, разумеется, больше других.

— Не горюй, Толя, — говорил Иван Фомич старшему Смирнову. — Давай искать утешение в том, чтобы в десятки раз сильнее отомстить за Николая фашистам.

На следующий день сослуживцы увидели на фюзеляже самолета Анатолия Смирнова слова: «За Николая». Штурмовик-мститель всей мощью огня яростно обрушивался на вражеские позиции, громил штабы и переправы, уничтожал живую силу и технику на дорогах, железнодорожных магистралях, в местах их скопления.

А потом в полку отмечалось одно примечательное событие. На полевом аэродроме в торжественной обстановке представители далекого казахстанского города Кустаная вручали своему знатному земляку Павлову новенькие самолеты «илы», построенные на собранные средства трудящихся.

Именную машину с надписью во весь борт получил в подарок командир эскадрильи. Другие штурмовики были переданы лучшему звену подразделения, которое возглавлял тогда Анатолий Смирнов.

— Ну, друг, на машинах моих земляков ты сможешь воевать так, что фашисты и «шварце тод» ( «черная смерть») прокричать не успеют, — сказал гвардии капитан Анатолию Смирнову, поздравляя его с получением грозного оружия.

До конца войны Анатолий Смирнов успел совершить свыше двухсот боевых вылетов. Родина удостоила его высокого звания Героя Советского Союза.

Павлов очень ценил и уважал и других земляков Смирнова, служивших под его началом, — Сергея Афанасьева, Виталия Детинина и Николая Петрова. По случайному стечению обстоятельств попали «ярославские ребята» в одну эскадрилью. Но отнюдь не случайно составляли они в ней основное боевое ядро. Сослуживцы видели в них пример для подражания. Мужественно и отважно сражались они с врагом. И все они были для Павлова хорошими помощниками, надежной опорой.

Да, высокой боевой спайкой отличалась всегда первая эскадрилья.

Кто хорошо знал фронтовую жизнь летчиков, тому легко понять их взаимоотношения. Летчики постоянно находились друг у друга на глазах — на аэродроме, в бою, на отдыхе. Жили они обычно в ближайшей к аэродрому деревне. Деревянный топчан-койка, [120] соломенный матрац, соломенная подушка, одеяло из шинельного сукна одинаково служили постелью и летчику, и командиру. Часто спали они вместе, на общих нарах, бок о бок.

Со стороны могло казаться, что в такой обстановке всякая грань между командиром и подчиненными стирается. На самом деле эта незримая грань всегда оставалась, и летчики никогда ее не переступали. Слово Павлова было для каждого законом. Если кто-либо из летчиков поступал не так, как положено (чего, кстати, почти не случалось), товарищи говорили ему:

— Ты что это? Разве не знаешь, что командир не потерпит такого отношения к службе? Или:

— А как посмотрит на это гвардии капитан Павлов?

Эскадрилья отважных — так звали в прославленном авиационном полку дружный коллектив, во главе которого стоял молодой офицер Павлов. Сложные задачи обычно выпадали на его долю. Особенным напряжением отличалась боевая работа летчиков-штурмовиков в период стремительного наступления советских войск 1-го Прибалтийского фронта. Это была самая горячая пора и для эскадрильи отважных. Сидя под плоскостью самолета, Павлов едва успевал проложить новый маршрут, как с КП уже взлетала очередная ракета — сигнал нового вылета. Павлов быстро залезал в кабину и уходил в воздух в четвертый или пятый раз за день.

Линия боевого соприкосновения наших и вражеских войск менялась в ту пору по нескольку раз в сутки. От летчиков-штурмовиков требовалась особая точность и мастерство, чтобы по ошибке не ударить по своим.

Как-то Павлов со своей группой находился в воздухе и приближался уже к цели, когда наши передовые части выбили гитлеровцев из населенного пункта, на который должны были сделать налет ведомые им штурмовики. Командир пехотного полка, следя за развернувшимися событиями с наблюдательного пункта, забеспокоился:

— Как бы самолеты не ударили по нашим, — сказал он представителю авиационного соединения.

— Не волнуйтесь, товарищ полковник, — ответил тот спокойно. — Я держу связь по радио с командиром группы штурмовиков. Ведет ее Павлов.

Полковник с облегчением вздохнул: хотя он ни разу не видел этого летчика, но много слышал о его высоком мастерстве и сам наблюдал с земли его меткие удары по врагу. [121]

Командир наземной части пристально следил в бинокль за противником, которого только что выбили из населенного пункта. Гитлеровцы зацепились за крутой скат оврага и решили остановить здесь продвижение наших войск. Особенно упорно они держались за кирпичное здание на краю оврага.

— Кажется, пушки устанавливают, закрепиться хотят, — сказал командир представителю авиации. — Сможете ли навести свои штурмовики на это красное здание? Вот бы хорошо сейчас по нему ударить!

— Будьте спокойны, Павлов его обработает! Через минуту — полторы Павлов, подходя к цели, радировал станции наведения:

— Вас понял. Бью по кирпичной постройке на западной стороне оврага.

Он первый, резко спланировал на цель. Сильный взрыв потряс воздух. За ведущим последовали ведомые. На месте красного здания остались лишь бесформенные груды кирпича. Под обломками были похоронены и вражеские пушки.

Уходя от цели, Павлов услышал по радио:

— Работали отлично! Благодарим за хорошую поддержку!

Благодарность «земли», горячее спасибо пехотинцев — что может быть приятнее для штурмовика! А таких благодарностей Павлов получал немало.

Мне, автору этих строк, самому не раз доводилось летать с Павловым в качестве воздушного стрелка и слышать эти восторженные отзывы «земли» о его работе.

— Молодцы! Молодцы, «горбатые»! — раздавалось обычно в наушниках шлемофона, когда наша группа, отштурмовавшись, покидала поле боя. С какой-то необычайной любовью произносилось это слово «горбатые». Ведь в штурмовиках солдаты «земли» видели всегда своих надежных и верных помощников.

И, даже сидя в задней кабине спиной к летчику, можно было ощутить и почувствовать, какими умелыми руками управляется бронированная крылатая машина, с каким энергичным маневром, с какой дерзостью обрушивается она на позиции врага! Павлов был настоящим мастером штурмовых ударов и неотразимых атак.

Любил я в годы войны бывать в эскадрилье Павлова! Все мне в ней нравилось. Чудесный народ. Люди с каким-то особым уважением и симпатией относились и к самому командиру, и друг к другу.

Впрочем, Павлова я помню не только командиром. Он пришел к нам в гвардейский полк сержантом, застенчивым двадцатилетним [122] юношей с мягкой, добродушной улыбкой. У него, как и его сверстников, была самая обычная, простая биография. Отчетливо вспомнилась она мне в апрельские дни 1961 года, когда наш советский человек первым в мире шагнул в космическое пространство. Поразительное сходство у нашего знатного однополчанина с нашим первым космонавтом в жизненных путях и дорогах. Учился Иван Павлов в индустриальном техникуме, как и первый космонавт, и так же, свернув по окончании занятий конспекты по литейному делу, спешил в другой конец города — на летное поле к самолету. Хотел и он, как и Юрий Гагарин, быть металлургом, но увлекла его своей романтикой, как и юношу из Гжатска, летная профессия. Юрий Гагарин впервые стартовал в небо на учебном самолете с аэродрома Оренбургского военно-авиационного училища. Отсюда уходил в свой первый полет, но несколькими годами раньше, и Иван Павлов. И так же трагически, в расцвете творческих сил, оборвалась жизнь знатного летчика, как и у всемирно известного космонавта. Смерть подстерегла его не на поле боя, а в мирной обстановке при выполнении служебных обязанностей.

Боевая характеристика летчика слагается обычно из двух понятий. Если он истребитель, то о нем говорят: он сбил столько-то самолетов; если он штурмовик или бомбардировщик, то называют цифру совершенных им вылетов. Этих слов вполне достаточно, чтобы человеку, искушенному в делах авиации, в полной мере представить заслуги воздушного бойца.

На счету Ивана Фомича Павлова 250 штурмовок. Легко сказать — 250! Сколько сил, воли и энергии требуется проявить штурмовику при выполнении задания! Сколько опасности и риска таит в себе каждый боевой вылет!

И, пожалуй, вдвойне сложна и трудна роль ведущего.

Да, Павлов был ведущим в полном смысле этого слова. Он не только летал всегда во главе малых и больших групп самолетов. Он неизменно первым шагал и по земле в шеренге смелых и отважных. Он словно и сейчас находится в строю.

Подвиги героя бессмертны. Образ ведущего ведет.